VII.2 Карышева Татьяна Ильинична (1909-1993)

Татьяне Ильиничне в среде семейных летописцев принадлежит особо заметное место. Обладая незаурядным литературным слогом, она оставила потомкам многочисленные воспоминания, позволяющие непонаслышке, а наяву представить реальные картинки из жизни наших дедушек и бабушек. При чём мемуарные странички в каждом случае содержат ценный познавательный материал из наследия старшего поколения. С глубоким чувством такта и почтительности, в умной и корректной форме рассказывает она о представителях рода Филипченко. По силе своего интеллекта Татьяна Ильинична – истинный подвижник семейных историй и прирождённый исследователь. Наблюдательная от природы, она сумела подметить слабые и сильные стороны характера персонажей, как своей родни, так и личностей, встречаемых на её жизненном пути. И это понятно, ибо унаследовала от фамильных корней Филипченко–Павловских–Карышевых вместе "с молоком матери" генетические признаки, как из области науки, так и музыки классической и фольклорной русско-украинской культуры. Она свободно ориентировалась в классической и современной литературе, легко разбиралась в психологии людей. Ей была присуща природная общительность, в круг её родственных связей входили близкие родные из семьи А.Д.Павловского, и в первую очередь – Краинские и Яневские. Была она знакома и дружна с семьями А.А.Филипченко и Ю.А.Филипченко, с Донскими, Ельяшевичами, Русаковыми; знала и переписывалась  с Неручевыми и Кашинцевыми.

Татьяна Ильинична – младшая дочь Ксении Александровны – родилась 17 (30) июня 1909 года в г. Киеве. Отца Тани, Карышева Илью Сергеевича, судьба наделила талантами художника, любителя и сочинителя музыки, он великолепно исполнял оперные арии и романсы. Семья была музыкальной: его мать – Анна Георгиевна (урожд. Яковлева) хорошо играла на пианино, аккомпанируя сыну; её брат – Л.Яковлев был известным оперным артистом Мариинского театра.

Мне было интересным узнать, что И.Карышев окончил ту же I-ую киевскую гимназию, что и мой дед М.М.Филипченко и учился в одном классе с А.А.Богомольцем (будущим Президентом Академии наук УССР).

Семья Карышевых поддерживала тесное знакомство, если даже не дружбу, со многими русскими поэтами и писателями. Вспоминая братьев Карышевых, Татьяна Ильинична писала: "С семьёй одного Карышева Куприн ездил в Полесье, где написал рассказ "Олеся", а с семьёй другого Карышева (моего деда) связан выход в свет первого сборника рассказов. Тут ему помогла моя бабушка, которая всю жизнь была влюблена в Куприна, и у них на даче под Одессой Куприн встретился с Буниным" (Из письма Карышевой Т.И. сестре Яневской Л.П. от 27.10.1985 г. Из архива Яневского Д.Б.) И как бы таинственно, между прочим, огорчалась: "Как жаль, что угасают благородные княжеские гены Карышевых – Шуйских"… Что означает этот намёк?

Известно, что мать И.С.Карышева, Анна Георгиевна, была владелицей в Киеве дома в Десятинном переулке: "Туда нас в разном возрасте отправляли в трудные для мамы времена. Это был бабушкин собственный дом (четырехэтажный, кажется)… Бабушка продала, потом и уехала в Ригу, где поселился дядя Саша (Александр Сергеевич Карышев. – Б.Ф.) – мой любимый дядя – весёлый, милый с чудным характером, но без тех талантов, которыми был "отягчён" (мамино выражение) мой отец (имеется в виду – алкоголизм). Там на Десятинном служила (Лиза, Куся, Бабуля), которая стала нашей "бонной", а впоследствии нянчила Асю Павловскую (Александру Георгиевну Якутович. – Б.Ф.)" (Из письма Карышевой Т.И. сестре Яневской Л.П. от 25.11.1985 г. Из архива Яневского Д.Б.)

"Лиза, Куся, Бабуля" – это Елизавета Алексеевна Кузнецова, – названная "бонной", – была эстонкой и очень добрым человеком, искренне любившая детей. Таню она воспитывала с полуторагодичного возраста, и как та вспоминает: "За всю жизнь она только один раз дала мне шлёпки, а надо бы почаще…" (Из письма Карышевой Т.И. сестре Яневской Л.П. от 28.05.1988 г. Из архива Яневского Д.Б.) Иногда "бонна" говорила по-немецки, приучая детей к бытовому разговорному языку. Преданная семье Павловских, она, оставаясь во время войны в немецкой оккупации, сохранила им и квартиру, и имущество.

О себе и семейных неурядицах Татьяна Ильинична как-то написала сестре: "Отец меня не любил, так уж сложилось, – я была ребёнком нежеланным, родившимся, когда семья Карышевых уже распадалась" (Карышева Т.И. Платон Константинович Линниченко. Машинопись из архива Большаковой Т.Д.) С отцом дети не встречались, но однажды он появился в Киеве (у него была нотариальная контора в г. Грайвороне) и по выражению Татьяны Ильиничны: "…уехал за моря, больше мы его не видели…" т.е. эмигрировал. Фактически, своим отцом Таня с 8 лет считала Платона Константиновича Линниченко. Он уверенно вошёл в их семью и принял на себя все отцовские обязанности: "Зима 1918/19 года была тяжёлая, холодная, – вспоминает Татьяна Ильинична. Воды не было, света не было, дров не было. /.../ Вечерами забирались под огромную шубу Платона на диване. Он – в середине с книжкой и коптилкой в руках. Мы с Асей (старшая сестра. – Б.Ф.) по бокам. Он очень много читал нам вслух (и как только успел столько!): "Князя Серебряного", "Обрыв" Гончарова, романы Сенкевича, Флобера. Огромна его заслуга в приобщении детей к литературе. Он вообще нашим развитием озабочен был больше, чем мама /…/ Большую заботу он проявлял о нас, напоминая маме, что из одежды кому нужно" (Там же с. 6). "Мы скоро перешли с ним "на ты" и стали называть его "Тоха". Так он стал нашим настоящим отцом, с которым нас связывала большая взаимная привязанность" (Там же с. 9). Говорила Татьяна Ильинична и о влиянии старшей сестры Аси (Александры) на воспитание её вкусов: "Вспоминаю её с большой теплотой. В сущности меня воспитывала не мама – ей было некогда – а Ася. Она объясняла мне, что такое хорошо и что такое плохо, и её литературные вкусы заставляли меня тянуться за ней, рано постигать многое… Читать, играть…" (Там же).

Несмотря на беспокойный и голодный 1918 год, Платон ухитрялся, при случае, устроить отдых семьи в Одессе и в Крыму: "Последние месяцы лета мы провели в Крыму. Сменилась власть, поезда стали ходить нормально и мы всей семьёй, да ещё с дедиком (Павловский А.Д. – Б.Ф.) и женой его Олей и с Данькой Яневским (Даниил Петрович) поехали в Одессу". Отдых совпал с печальной встречей в Одессе: "В Одессе пришлось присутствовать при тяжёлой сцене. В больнице, куда почему-то пустили всех, даже детей – умирал Дядя Петя Яневский. Он ездил в Ялту, чтобы купить дачу и на обратном пути схватил дизентерию. На койке лежал буквально скелет – кожа и кости. Еле ворочая языком, он спросил: "Кто родился? – Девочка, – ответила мама. Речь шла о Дусе Яневской (Лидия Петровна Яневская. – Б.Ф.) Потом положил руку на голову Дани: "Сыну!" … как-бы благословляя его" (Карышева Т.И. Платон Константинович Линниченко. Машинопись из архива Большаковой Т.Д. с. 9).

Школьные годы Тани проходили в Киеве. Она с сестрой Асей училась в частной гимназии Аделаиды Владимировны Жекулиной, где обучение было построено по программе мужских гимназий. В ту пору, в 1918 г. учиться было нелегко, шла гражданская война, школы не отапливались: "…в классах стояли "буржуйки". Дети приходили с поленом под мышкой. Тепла хватало только на 3 урока. За водой ходили в самый низ Караваевской улицы" (Из письма Карышевой Т.И. сестре Яневской Л.П. от 15.12.1986 г. Из архива Яневского Д.Б.) Сверстниками и друзьями детства были двоюродные сестра и брат Дуся и Глеб Краинские. Дуся правда умерла рано (от перитонита в 1918 г.), а с Глебом Таня дружила: "Он меня "просвящал" по поводу разных житейских тайн, а иногда лупил осердясь, я всё терпела" (Из письма Карышевой Т.И. сестре Яневской Л.П. от 14.05.1987 г. Из архива Яневского Д.Б.)

Большим детским потрясением была безвременная кончина старшей сестры Аси в 1924 году. О смерти она как-то сказала: "Не постижимая эта грань, с которой встречаешься всегда внове. Вот – есть человек, а вот вдруг – его нет, и больше он не встанет".

После окончания школы, под впечатлением рассказов матери – о Юрии Александровиче Филипченко, как о большом учёном – биологе, а затем прочитанной "буквально залпом" его книги "Общедоступная биология", выбор профессии был сделан Таней в пользу биологии. Так, в 1927 г. она стала студенткой биологического факультета Харьковского университета. На следующий год, при поддержке Платона она перевелась в Ленинградский университет (мать была против), где кафедрой генетики заведовал Юрий Александрович Филипченко.

"Я приехала в Ленинград в августе, занятия ещё не начались. Устроилась на частной квартире. Первый визит нанесла дяде Шуре (А.А.Филипченко), как старому знакомому, он познакомил меня с тетками Надей, Катей и Леной (Филипченки. – Б.Ф.), которые жили все вместе на 8-ой линии Васильевского острова и с троюродными братьями – тоже студентами – сыном Екатерины Михайловны (Ельяшевич. – Б.Ф.) – Мишей и сыном Надежды Михайловны (Донская. – Б.Ф.) – Митей".

"Дядя Шура объяснил мне, как проехать в Петергоф, где был Юрий Александрович, и я отправилась туда знакомиться с ним. Его не было дома, что меня немного смутило, но тут оказалась тётя Вера Неручева, которую я хорошо знала.

Приветствия, поцелуи, расспросы… Надежда Павловна решила разыграть Юрия Александровича и, когда он вошёл, сказала: "Юрик! Тут к тебе студентка пришла сдавать генетику!" – "Ну, что ж, сейчас мы это сделаем" – ответил дядя Юрий, но уже в глазах заиграли озорные огоньки. По общему оживлению он отлично понял, кто находится перед ним, да, видимо, и узнал какие-то родственные черты, хотя потом отметил: "На маму ты непохожа" (Карышева Т.И. Платон Константинович Линниченко. Машинопись из архива Большаковой Т.Д.)

С необыкновенной теплотой отзывается Татьяна Ильинична о годах, проведенных в  Ленинграде. Яркие незабываемые впечатления остались в памяти от общения с дядей Юрием Александровичем, восхищалась его ораторским талантом доходчиво читать лекции и вести семинары. А преподавал он общую и частную генетику и экспериментальную зоологию. В лаборатории, где большую часть времени находились студенты "…царила атмосфера высокой интелегентности. Всех от старшего ассистента до служителя и уборщицы, Юрий Александрович называл по имени-отчеству. Мои однокурсники и я (это были Дм.Кершнер, И.Хармац, Ц.Гуревич) пришли в лабораторию генетики, будучи студентами второго курса, т.е. совсем юными, но к нам все старшие стали обращаться по имени-отчеству и "на Вы". С тех пор прошло пол-века, побывала в иной среде – музыкантов, артистов, композиторов – и не могла отвыкнуть от того стиля общения с людьми, который был мне привит обстановкой лаборатории Филипченко. Конечно, меня Юрий Александрович по имени-отчеству не звал. "Таня" и "ты" – это было единственное, что отличало меня от других студентов, потому что ни в работе, ни в учёбе он не был ко мне менее требователен, чем к другим".

Близкое знакомство с Митей Донским перешло в постоянные встречи и свидания, а родственные чувства переросли в любовное увлечение, что не замедлил сразу подметить дядя Юрий, и последовала его немедленная шутливая реакция:

"Заметив, что у меня назревает роман с троюродным братом Митей Донским, он поначалу недовольно бурчал: "И зачем тебе этот молокосос?… Почему тебе не нравятся мои ассистенты? Отличные молодые люди и все с серьёзными намерениями. Вот Тенис Карлович, например, просил у меня твоей руки". Но видя, что сватовство тут не будет иметь успеха, продолжал подтрунивать надо мной иначе:

- "Значит ты всё-таки решила выйти замуж за шляхетского пана Донского?"

- "Почему за шляхетного пана?" – удивилась я.

- "Как, разве ты не знаешь, когда Митя-старший удрал из Сибири и скрывался от полиции, отец устроил ему службу у одного польского магната и сказал: – "Рекомендую вам в качестве домашнего врача моего сына – шляхетного пана Донского.

Это вовсе не означало, что дядя Юрий плохо относился к Мите, наоборот, до поступления в мединститут Митя целый год работал в лаборатории у дяди, не будучи никак оформлен, а только с разрешения профессора" (Карышева Т.И. Воспоминания о Юрии Александровиче Филипченко. Копия из архива Донского Д.Д.)

С детства Тане прививали вкус к музыке, ей брали репетитора для игры на фортепиано, затем отдали в музыкальную школу. Пением начала заниматься частным образом с 18 лет. Увлечение музыкой не забыла и в Ленинграде и при удобном случае принимала участие в музыкальных вечерах "…которые трудно было назвать самодеятельными, потому что многие биологи, а особенно принадлежавшие к клану Римских-Корсаковых, были настоящими музыкантами. В частности, мне, когда я пела романсы Рахманинова – аккомпанировал Митя Штейнберг – родной внук композитора…" (Там же). В Ленинграде она продолжала брать уроки пения, при чём в домашних условиях у Юрия Александровича ей помогала и аккомпанировала Надежда Павловна, его жена.

В 1931 г. Татьяна Ильинична окончила физико-математический факультет Ленинградского университета по отделению биологии. Вернувшись в Харьков, работала научным сотрудником в отделе генетики Института Зоотехники. Муж Тани, Дмитрий Донской, окончив Первый Ленинградский мединститут, сначала работал по распределению в Институте курортологии в Москве, но затем в 1934 г. перевелся в Харьков в Украинский НИИ физической культуры.

В 30-ые годы генетика, как научное направление естествознания оказалась в опале. Роковую роль гонителя генетики целенаправленно исполнял Т.Д.Лысенко, ставший после ареста Н.И.Вавилова Президентом ВАСХНИЛ. Татьяна Ильинична осталась без работы. Через много лет в 1991 г., после просмотра фильма о Вавилове, она вспоминала: "…Показан в фильме харьковский профессор Поляков, который отрекся от генетики. Помню его (правда, внешне он совсем был другой). Когда я осталась без работы – ходила к нему, но он меня на работу не взял (и слава богу!). Тогда я и пошла в консерваторию. Выручил меня голос. Я была частной ученицей проф. Малютиной".

Для ситуации конца 30-х годов, сложившейся в научной среде генетиков советской страны: "Дядя Юрий (Юрий Александрович Филипченко. – Б.Ф.), – по словам Татьяны Ильиничны, – очень вовремя умер. Иначе быть бы ему тоже в тюрьме, как и Вавилову, а судьба моих товарищей-генетиков – была трагичной. Не многие уцелели…" (Из письма Карышевой Т.И. племяннику Яневскому Даниилу).

До этих драматических событий Татьяна Ильинична продолжала изучать музыкальную грамоту в техникуме, овладевая вокалом и теорией развития музыкального исскуства. Дипломная работа была посвящена камерному вокальному творчеству Мусоргского. В Харьковскую консерваторию она пришла в 1938 г. на историко-теоретический факультет. Но по разным причинам консерваторию так и  не окончила. Возможно одной из причин: "…были серьёзные нелады с мужем, но главное – многие друзья были арестованы и отъезд из города был очень кстати, хотя и полностью мною не осознан, как бегство" (Из письма Карышевой Т.И. племяннику Яневскому Даниилу 28.05.1988 г.) За скрытым смыслом этих слов Татьяна Ильинична подразумевала проблему "выживания" её поколения, давая понять, что это было время преследования генетиков и под общий разгул репрессий, она могла угодить в число вавиловцев. Поэтому в 1939 г. она бросает Харьков и с дочкой Таней уезжает в Киев. А в Киеве, близко знакомый доктор "…Евгений Борисович Букреев, положив меня в клинику, – продержал там ТРИ месяца. Да, анализы были плохие, но дочь (Татьяна Дмитриевна Большакова. – Б.Ф.) говорит, что с таким анализом больше месяца никто больных не держит… "Он тебя спасал, мама". Вот я и уцелела" (Там же).

До начала войны 1941 г. Татьяна Ильинична успешно печаталась в периодической печати и занималась музыкальными программами для харьковского и киевского радио. Во время войны работала в домах культуры Железноводска, Телави, Арзамаса, руководила хоровыми коллективами и выступала, как певица. В 1943 г. она переехала в Москву. Одно время работала в Центральном музее музыкальной культуры и писала корреспонденции для Совинформбюро. Связи с Украиной не теряла и творческие интересы в основном были посвящены украинской музыкальной культуре. На украинском языке вышла монография "П.П.Сокальский". Круг её интересов по истории музыки довольно широк – ею в соавторстве написан двухтомник "История украинской музыки", вышедшего на украинском языке; множество статей о музыке для детей; книга о Б.Р.Гмыре; 2 тома о Л.В.Собинове; затем редактировала сборники о советских композиторах "Они пишут для детей"; подготовила и опубликовала письма В.В.Стасова; писала статьи о русской музыке и др.

К месту будет сказано несколько горьких слов, произнесённых Татьяной Ильиничной на заре своей творческой жизни: "Я ведь очень люблю и неплохо знаю украинскую культуру, начиная с народных песен и кончая творчеством Курбаса. Но все это здесь не нужно и не интересно (в Москве. – Б.Ф.) И в работе своей я много сделала для Украины, сама себя хвалю и за книги о Сокальском, и за сборник "Русско-украинские музыкальные связи" и за мелкие статьи… Но заслуг моих Украина так и не признала, бо я "московка". И это ещё до "самостийности" (до 1991 г. – Б.Ф.), а теперь, пожалуй, и то немногое, что лежит в Изд-ве не будет напечатано. Такая моя доля" (Из письма Карышевой Т.И. сестре Яневской Л.П. от 03.12.1991 г.)

Немножко отвлекаясь от основного текста, приведу несколько глубоких рассуждений Татьяны Ильиничны по не безразличной нам теме булгаковской "Белой Гвардии". В ней она затронула психологию Турбинных и понятие "белого движения", совпадающих по духу с психологией моего деда Филипченко. Тончайший анализ характеров героев булгаковской драматургии звучит в одном из писем племяннику Д.Б.Яневскому: "Я видела несколько раз постановку "Дней Турбинных", начиная с 1926 года во МХАТ(е). Эта первая постановка была лиричной. В ней просвечивала большая симпатия к этим людям, и финал оставлял ощущение: как хорошо, что они выжили, хотя и не все.

Последний раз я видела этот спектакль по телевизору. Актёры театра Вахтангова играли людей о б р е ч ё н н ы х. И, конечно, в свете тех данных, которые стали известны в последнее время – они были правы. Для меня, как современницы, хотя и младшей, – дороже была первая интерпретация". И далее:

"Среди Турбинных были люди разные по жизненным установкам и это очень точно обрисовано автором. Алексей, понявший, что дело идет к Краху, искал "смерти от позора", как сказал ему брат Николай, который был слишком молод для того, чтобы понять весь трагизм белого движения. Другие офицеры, может быть, принадлежали к тем, кто пойдёт в "военспецы", поскольку другой специальности у них не было, а Шервинский пошёл в оперу и это человек, у которого было более всего шансов в ы ж и т ь".

"Что касается "белого движения" вообще, то литература даёт нам разные трактовки его и разные возможности выхода. Вспомним Рощина из "Хождения по мукам", вспомним мужа Марины Цветаевой – Серёжу Эфрона, который на вопрос об идейном содержании ответил: "Нет, Мариночка, не было идейного движения. Это, похоже, как ты сел в поезд, но оказалось, что едешь не в том направлении и надо идти обратно по шпалам, по шпалам…" (точно цитату не помню, но смысл такой)" (12.05.1988 г.). Для примера Татьяна Ильинична приводит вопрос, заданный своему дяде Павловскому Георгию Александровичу по теме "белого движения": "Когда-то давно – я задала вопрос Дяде – за что он боролся тогда? Он ответил, что встретил большевиков "на мушку", потому что, идя на фронт дал присягу в верности Царю и Отечеству. Среди шедших на фронт, среди военных вообще, эта Присяга была чем то святым и нерушимым, несмотря даже на то, что они вовсе не обожали царя, но Отечество с этой присягой было связано тесно и нерасторжимо". Надо понимать, что даже не будучи монархистами, многие из "бывших" считали своим долгом быть верными в первую очередь – ПРИСЯГЕ.

"Что касается Дяди, – продолжала Татьяна Ильинична, – то он принимал участие в Великом Беге, тоже классически описанном Булгаковым, но у него хватило ума сойти с эшелона (чтоб не идти обратно "по шпалам"), где-то в украинской степи и отправиться в глубинку, где он отсиделся несколько лет, занимаясь врачеванием населения, выдав себя за фельдшера". Сравниваю с участием моего деда Филипченко в Великом Беге – по какой же причине ему не удалось "по шпалам, по шпалам…" вернуться обратно? Ведь с присягой не был связан. Мировоззрение "самостийника", – приверженца украинской идеи, – сыграло решающую роль?

Семейная жизнь с Дмитрием Донским у Татьяны Ильиничны не сложилась, и они расстались до войны. Второй раз замуж решилась выйти в 1943 г. за Брилиантова Николая Алексеевича (1904-1984). Можно позавидовать её женскому мужеству, не каждая женщина решилась бы в возрасте сорока лет родить ребенка. Так появился на белый свет Саша. Сын, став взрослым, бороздил моря-океаны, выбрав рискованную профессию искателя подводных богатств, доставляя массу беспокойств семье, отсутствуя месяцами в далёких рейсах по Атлантике. Он работал в институте океанологии им. П.Ширшова (сокурсник его матери по Ленинградскому университету).

Татьяна Ильинична и после рождения ребёнка продолжала творческую деятельность. В 1951 году её приняли в Союз Советских композиторов. Надо сказать, что быть членом "Союза" было престижным, это давало кое-какие привилегии.

До последних дней своей жизни Татьяна Ильинична оставалась работоспособным и деятельным человеком: писала статьи, собирала и редактировала сборники, участвовала в фестивалях, посещала концерты, выступала на обсуждениях, короче вела активный образ жизни. После 80 лет она по просьбе дочери Татьяны Дмитриевны Большаковой писала воспоминания и как она сама признавалась племяннику Даниле Яневскому: "Просто жаль всё это предавать забвению, а ведь я – последняя, из тех кто что-то и кого-то помнит. Отдам концы, и … всё пропало. Так что спасибо тебе, что заставляешь вспоминать".

"Есть у меня в запасе воспоминания о дружбе с Ландау, но тебя физики не интересуют? И есть ещё письма влюбленного писателя Льва Кассиля за много лет… Вообщем тётка у тебя со сложной биографией. С ней не соскучишься…" (11.07.1988 г.) И действительно должна вызывать интерес дружба с такими людьми, как выдающийся физик XX столетия – лауреат Нобелевской премии Л.Д.Ландау. Или писатель Лев Абрамович Кассиль! Какой мальчишка не зачитывался в детстве "Кандуитом" или "Швамбранией" или "Вратарём республики"? Во всяком случае, я запоем читал его книги. И с огорчением Татьяна Ильинична добавляла: "Вообще то, что мне стукнуло 79 – меня угнетает. Приближается рубеж, с которого уже виден конец… Дата – грустная. Силы убавляются, память слабеет…"

Мне очень близки мысли и душевное состояние Татьяны Ильиничны, – и по мироощущению, и по восприятию событий, и по выражению своих чувств к ушедшему времени, и по морально-физическому состоянию души и тела, ибо сам нахожусь в том же возрасте – 79-ти лет, когда начинаешь задумываться и подводить итоги и задаваться вопросом Татьяны Ильиничны: "Сколько ещё осталось? Года 2-3, врядли больше. Силы уходят заметно. А вообще хотелось бы еще пожить, "досмотреть это кино"… Чем всё это кончится? К чему придёт? Хотела бы я поглядеть на наших мальчиков, ставших взрослыми. Как они выглядят рядом: Даня, Юра, Саня (Даниил Яневский, Георгий Беляев, Александр Бриллиантов. – Б.Ф.)…" Видимо, мы все по природному инстинкту "выживания", независимо от возраста, подвержены чувству беспокойства за поколения детей, внуков и правнуков, а на склоне лет (сужу по себе)  волнения за их судьбу ощущаются и острее, и больнее во сто крат при их неудачах.

Казалось бы, более 15 лет отделяют нас от событий 1991 года, от напряженных и непонятных действий ГКЧП, когда была предпринята попытка в Москве совершить государственный переворот. Но как созвучно по силе восприятия принимаются слова Татьяны Ильиничны даже сегодня: "Не знаю – какие телепередачи смотрел Киев, но вероятно, вы в курсе событий. Слава богу, что эти хамские рожи, которые хотели нас опять засунуть за железный занавес – не прошли, но что будет дальше? Разве эти силы сдадутся без боя…" Однако в дальнейшем все протекало миролюбиво. Последовала "Беловежская пуща" – Ельцин, Кравчук и Шушкевич развалили СССР, и Татьяна Ильинична 22.08.1991 в свойственной ей манере с горечью пишет сестре Л.П.Яневской: "События разворачиваются в темпе allegro. Прибалтику мы уже потеряли, жаль. А если ещё и Украина отделится и Киев окажется за "бугром", то Россия будет уже не Россия, а больше Средняя Азия (!!!)

Вспоминается Блок "Скифы": "Мы широко по дебрям и лесам, Перед Европою пригожей расступимся… И обернёмся к вам своею азиатской рожей". Ай, да Татьяна Ильинична! Какая дальновидность! Вы прекрасно поняли, что Украина в таком случае окажется среди европейских стран! А когда следом после референдума Украина провозгласила независимость, Татьяна Ильинична, буквально, чуть ли не на второй день 03.12.1991 г. отреагировала: "Ну вот, дорогие мои родичи! Теперь Вы все живёте "за бугром". А я автоматически становлюсь эмигранткой… у меня уже давно ностальгия по Родине, по всему, что с ней связано".

"Вообще обидно за страну, за утерянные иллюзии, за то, что жизнь вся оказалась ложью". Потрясающе правдивые строки!

Что добавить к сказанному? Она всю жизнь считала себя гражданкой Украины и красной нитью через все воспоминания проходит любовное отношение к родной стороне. Татьяна Ильинична никогда не отделяла себя от Украины и, особенно, с глубокой симпатией говорила о Киеве: "Обожаю Киев – ничего роднее, красивее и привлекательнее для меня нет. Искренне считаю его одним из красивейших городов в МИРЕ! Я видела Рим и Флоренцию, Лондон и Париж, Прагу и Загреб и должна сказать, что самый красивый город в Мире это, конечно, Ленинград, а вслед за ним Киев…"

Она хорошо знала историю Киева, старые названия улиц, где какая гимназия была расположена, где кто жил и учился, и болезненно реагировала и не соглашалась, когда облик города кто-то пытался исказить. Получив в подарок от Даниила Яневского буклет "Киев 10-13 столетий", она подвергла критике сравнение его (Киева) с северными городами и в частности с Великим Новгородом: "…где всё сплошь было деревянное, включая мостовые и тротуары, частоколы и крылечки". В присущей себе манере анализировать, она доказывала: "Там сырая земля, её надо было покрывать бревнами, а в Киеве ведь – сушь, песок. Прошёл дождик, и всё утрамбовалось…" "Я глубоко убеждена, что традиция строительства, конечно, сохранилась и по сей день в старых сёлах /…/, и в городе Киеве дома обывателей представляли собой х а т к и,  обмазанные, может быть и крытые соломой, а не сплошь бревенчатые строения /…/, что старинный Киев так же утопал в зелени садов…", а не так, как в буклете – "…нарисовано полтора деревца. Не могло это быть в нашем южном климате. /…/ Помню старые киевские пригороды (теперь они в черте города), долго не знавшие никаких мостовых и тротуаров, помню и традиционные киевские булыжные мостовые и кирпичные тротуары. Надо не забывать о том, что вокруг Киева масса глины, когда-то было много кирпичных заводов, а в древности не могли мудрые кияне не использовать этих природных богатств, ведь гончарное дело они отлично знали".

Татьяна Ильинична была коренной киевлянкой, она любила город своего детства и наделяла его качествами живого организма, и всё что происходило в нем, неразрывно переплеталось с периодами её жизни в Городе: "Для меня Киев город многослойный. Детство – один период, и в нём Революция, которая воспринималась, как интересное кино, потому что так воспринимают все внешние явления дети, если их не убивают, если они совсем не дохнут с голоду. А если есть пшённая каша и селёдки, и семечки, то это в детстве ничуть не хуже мороженного современных детей. А потом, довоенный и послевоенный Киев – это совсем другие слои" (28.05.1988 г.)

Киев – многослойный город. А у Михаила Булгакова: Киев – многосотовый город. Задумаемся над синонимным звучанием слов, обозначающих почти одинаковый смысл у двух разных людей, связанных только тем, что они были киевлянами. Думаю, это единение мыслей несёт философский смысл, свойственный родственным по духу людям.

Последние два-три года жизни Татьяна Ильинична жаловалась на здоровье: "Чувствую себя "так-сяк". Многое зависит от частых перемен погоды, но главное – даёт о  себе знать возраст. Всё даётся не так легко, как в 60 или даже 65…" "Но старость всё равно берёт. Очень скучно болеть, сидеть (лежать) дома… не ходить гулять, или куда-то на концерт, на выставку. Так много интересного происходит в Москве и всё мимо меня. Живу как в тюрьме одиночке". "Но меня лечит моя дочь (Татьяна Дмитриевна Большакова. – Б.Ф.) и это мне помогает, потому что у неё биохимическое мышление, она сразу соображает, что мне надо в организм добавить, а от чего избавиться" (Из писем Т.И. Карышевой сестре Л.П.Яневской).

12 июня 1992 года случилось непоправимое – скончалась Лидия Петровна Яневская, мать Даниила Яневского. Ушла из жизни лучшая подруга Татьяны Ильиничны. Родственные узы и дружба связывали двух сестёр с раннего детства и продолжались всю их долгую жизнь. Татьяна Ильинична была очень привязана к племяннику и в письме Даниилу она писала: "Гибель мамы для меня настоящее потрясение, как тот обвал, который был недавно в Таджикистане: стояла гора, незыблемо на века и вдруг обрушилась на селение и погребла его под собой. Я никогда не думала, что она уйдет из жизни раньше меня. Я ведь помню её появление на свет". "Её смерть для меня огромная невосполнимая потеря".

Последнее письмо Татьяны Ильиничны Даниилу датировано 5 декабря 1992 г. "В последнее время я очень много писала. По "заказу" своей дочери написала воспоминания о маме, причём получилось 9 (!) школьных тетрадок!"

"Чувствую я себя отвратительно. Слабость, головокружение. Всё заставляет меня поторопиться "исполнить мой долг". Ведь никого уже нет на свете, кто помнил бы всех родичей, а особенно дедика и я чувствую себя, обязанной пока жива, пока ещё не утратила память совсем – доверить бумаге то, что еще теснится в моей голове".

Чувство утраты близкого человека, каким была Лидия Петровна, негативно отразилось на здоровье Татьяны Ильиничны, обострились болезни, и она через полгода (22.01.1993 г.) ушла из жизни в возрасте 84 лет.

Что ещё хотелось бы добавить к нравственному портрету Татьяны Ильиничны. Она талантливо умела подмечать в людях те или иные черты характера и давала исчерпывающую им характеристику. Размышляя о генофонде близких родственников, она, как генетик советовала не "выдавливать" из себя кажущиеся негативные признаки родителей, ибо неизвестно откуда о н и взялись, и приводила примеры: "Дед Павловский тоже не был ангелом. Во всяком случае, вспыльчивый был весьма /…/ Бывало, и ногами топал в гневе, и шлепки внукам раздавал". Напоминала и о Филипченках, которые были очень разные: "бесконечно добрые, как Александр Ефимович и бабушка Лидия Ефимовна", или очень деловые, как Михаил Ефимович. Так что трудно определить, где, чей ген".

Отвечая своему племяннику, хотевшему взять родственный псев